В бесконечной и вечно изменяющейся Вселенной, несомненно, отработаны законы энергоинформационного обмена, единые для всего Сущего, закодированные в единой Вселенской программе (другие термины: матрица, план, проект, поле, система) и ее конкретных ответвлениях, по которым все создается, управляется и совершенствуется от Метагалактик до сообществ разумных, сознательно развивающихся цивилизаций как в макро -, так и в микромирах (в том числе нашей, человеческой).
На протяжении бесчисленного количества циклов жизнедеятельности всех объектов Вселенной (в том числе человека) программы непрерывно совершенствуются с учетом новой информации, позволяющей избегать деградации – вырождения и сохранять бессмертие Вселенной.


Но на все времена в них предусматривается определенная «свобода в развитии» (свобода воли), без чего новая информация не может быть получена. При этом свобода воли должна осуществляться с учетом духовно-нравственных норм, предопределяемых триадой «Любви, Добра и Красоты». Отсюда в обиходной терминологии появляются понятия: судьба человека, планет, звездных систем (так пишутся книги судеб) и ангел-хранитель, предостерегающий и не позволяющий выйти за пределы дозволенного (допустимого). Несомненно, в реальной жизни эту роль выполняет семья, родственники и весь человеческий социум. Это они должны выдерживать систему безопасности (иммунную систему) энергоинформационной сущности (программы) человека на должном уровне, постоянно питая ее необходимой информацией.
Теперь, в соответствии с вышеизложенным, я приступаю к изложению некоторых экстремальных ситуаций, угрожающих жизни человека и, которые в большинстве случае, могут быть благополучно разрешены ангелом-хранителем.
Жизнь человека иногда воспринимается как балансирование, выдерживание равновесия на «лезвии бритвы» над бездной, падение в которую, за редким исключением, безвозвратно. Термин «лезвие бритвы» позаимствован мной из названия романа великого писателя и мыслителя И.А. Ефремова, автора всемирно известного научно фантастического романа «Туманность Андромеды», опубликованного накануне запуска первого искусственного спутника Земли.
Помните у А.С. Пушкина: «Есть упоение в бою и мрачной бездны на краю» из его поэмы «Пир во время чумы»: «И все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья». Речь здесь, разумеется, идет о постановке и достижении целей на пределе жизненных возможностей.
И если достижение цели направлено на благо людей (и себе тоже), то это дает ощущение наибольшей полноты жизни, того, что, наверное, и является счастьем. А если достигаются только временные физические удовольствия через резкий выброс адреналина (наркотиками, пьянством, прыжками с небоскреба на небоскреб, шаганием по струне над пропастью, прыжками на крышу идущего поезда и другими экстремальными выходками), это может привести к разрушению и, через короткий срок - к гибели человека. Но все эти процессы невозможны без больших эмоционально-нервных и физических напряжений, которые нарушают баланс, подталкивая с «лезвия бритвы» в бездну.
Поэтому у человека кроме инстинкта самосохранения, заложенного в подсознание, есть система безопасности, управляемая разумом (умом, рассудком), предупреждая об опасности и позволяющая удержаться у «края бездны». Об этой системе я уже говорил, она поддерживается и питается энергоинформационными воздействиями родственников и всем человеческим социумом. Иногда это связано с наступлением шокового состояния, когда другие возможности исчерпаны.
Но нередко жизнь сопровождается и опасным накоплением отрицательных эмоций. Здесь велико влияние окружающих. Они могут и удержать от бездны и подтолкнуть в нее. К сожалению, чаще всего бывает второе. Так было у Пушкина и Лермонтова, когда накопление отрицательных эмоций (не направленное в русло творчества) стало взрывным, лавинно-образным, что привело их к гибели.
Помните у Лермонтова: «Что страсти? Ведь рано иль поздно их сладкий недуг исчезнет пред гласом рассудка. А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка». И вот, чтобы оживить и почувствовать снова вкус к жизни, надо поставить себя на грань гибели дуэлью с Мартыновым, вызванной нелепой, мелочной ссорой.
И в этой связи пагубна и преступна роль нагнетающих отрицательных эмоций, в том числе дающих трагические предсказания (роль предсказателей). Они могут привести в действие спусковой крючок, вызвав лавину отрицательных эмоций, которая бумерангом накроет и их самих.
Вышеизложенное я теперь хотел бы соотнести с событиями собственной жизни, отметить ее предельно-опасные моменты. Уверен, что большинство людей могут рассказать аналогичные ситуации и из своей жизни.
Но не все представляют и понимают, что жизнь это тяжелая, а иногда и неблагодарная работа, что зачастую она проходит на пределе человеческих возможностей, когда жизнь буквально «висит на волоске».
И повторяю, здесь решающее спасительное значение имеет поддержка родственников и друзей, а также всех окружающих людей, чтобы «волосок не оборвался», чтобы человек не сорвался с «лезвия бритвы» в бездну, откуда уже нет возврата.
Я родился 7 ноября 1928г. В селе 2-ое Никольское Свердловского района Орловской области, родился накануне дня святого Димитрия Салунского (это день 8 ноября). Поэтому меня и окрестили Дмитрием. Начал осмысливать себя и окружающее приблизительно с полутора лет.
Вот жарким июльским днем 1930г. Я стою на плотине нашей деревенской речки Оптуха, недалеко от нашего дома. Мне нет еще и 2-х лет. Я шагаю с плотины в воду и камнем иду ко дну на глубину около 3-х метров. Случайно проходящие мимо девочки-подростки (около 12-14 лет) немедленно, тут же вытаскивают меня. Это можно считать чудом. Это было как бы проявлением воли моего ангела-хранителя. Я даже не успел захлебнуться и испугаться. Хорошо помню светлозеленый цвет воды. К сожалению, я не запомнил имен своих спасительниц, которым я обязан всей последующей своей жизнью.
После этого решено было срочно научить меня плавать. А учителями были мой двоюродный брат Николай и его друзья-сверстники и были они старше меня всего лишь на 3-4 года, т.е. пяти – шестилетние пацаны. Внизу по течению, за плотиной, выбрали неширокий участок речки Оптуха (шириной около 3-х метров, при глубине 1,5 – 2 метра), взяли меня за руки и за ноги, раскачали и бросили в воду, предупредив, чтобы я барахтался руками и ногами, проплыв туда и обратно. Это легко получилось. Так я научился плавать и никогда в своей последующей жизни не тонул.
В январе 1935г. Наша семья переехала на постоянное жительство в пос. Змиёвка, райцентр Свердловского района Орловской обл., где отец работал сначала инспектором Райфо, затем директором Змиёвской МТС. Змиёвка была также крупной железнодорожной станцией Московско-Курской железной дороги. Здесь я окончил 5 классов неполной средней школы.
Летние каникулы я всегда проводил в родном селе, жил у своей бабушки, Тарасовой Марфы Ивановны (матери моей мамы, Анастасии Павловны) и дедушки Тарасова Герасима Яковлевича. Там, летом 1941г., 22 июня, я и все сельчане узнали о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз и начале Великой Отечественной войны советского народа против Германии и ее союзников. Тогда на краю гибели оказалась вся необъятная наша страна, ее народы и каждый в отдельности. В том числе и я.
20 августа я вернулся из села на Змиёвку, чтобы с 1 сентября начать учебу в 6-ом классе. В этот же день я встретился со своим другом, Вадимом Рыжиковым. Он жил в домике, где жили и мы, когда отец работал в Райфо. Рядом был небольшой садик, любимое место нашего времяпровождения. Здесь и состоялся наш разговор о военных событиях. Вадик резко высказался о бездарности советского руководства, проигравшего войну. Я не менее резко заявил, что победа будет за нами. И было тогда каждому из малолетних политиков ровно по 12 лет и 10 месяцев.
Стояла августовская жара, и мы решили пойти купаться в копанях, ямах, заполненных водой, после выемки из них торфа. Они находились на болотистых лугах в трех километрах от Змиёвки. Дорогой к нам присоединилось еще несколько пацанов. День был базарный и много народу шло на рынок и с него. В это время над нами появились три самолета: один большой и два меньших размеров, расположенных по его бокам. Это звено подлетело к Змиёвке и раздался ужасающий рев. Мы поняли, что началась бомбардировка и в страхе убежали далеко от Змиёвки, укрывшись в конопле.
Перед заходом солнца мы вернулись и узнали, что одна из бомб упала в садик, из которого за 15 минут до этого ушли мы с Вадиком. И видевшие нас там объявили, что мы убиты. К счастью, мы вовремя ушли. Так, в очередной раз, судьба пощадила меня. И опять, образно выражаясь, меня спас мой ангел-хранитель. А во дворе нашего дома уже стояла доверху нагруженная домашним скарбом запряженная подвода. Мать обрадовалась, увидев меня живого и невредимого, но обругала, где это я хожу. И мы тут же, без промедления уехали в родное село.
А через несколько дней бомбардировка Змиёвки повторилась и длилась целый день. Отец продолжал работать директором МТС и из щели наблюдал, как от немецких самолетов отрывались бомбы. Основной целью был железнодорожный мостик, но в него немцы так и не попали.
МТС продолжала работать. Выполнила комбайновую уборку хлебов, все пахотные работы и посевы озимых. А я пошел в 6-ой класс Первомайской НСШ, расположенной в деревне Рагзино, в трех километрах от нашего села.
Но в конце сентября немцы взяли Орел. Наша семья срочно эвакуировалась в составе матери, меня, моих сестер, Зинаиды и Нины. Отец оставался на посту директора МТС, из партийно-комсомольского актива района тогда был сформулирован истребительный батальон. Мы же загрузили всевозможным домашним скарбом подводу, запряженную двумя лошадьми, привязали к ней нашу корову и во главе с возницей, двоюродным братом, 16-летним Николаем, двинулись по большаку в направлении Ливны – Елец.
Но проехали всего лишь около 70 км. В дороге меня поразила тяжелая форма фурункулеза. Все тело было усеяно чирьями. Я не мог сидеть, лежать, спал стоя, прислонившись к встречным стогам сена. Мать тоже держалась из последних сил. Поэтому мы вынуждены были в середине октября вернуться в родное село. Бабушка начала лечить меня. Она на ночь прикладывала к фурункулам смоченные сухие листья какого-то растения (в народе называемого собачьим языком). За ночь они полностью высасывали содержание фурункула и после двух ночей я, таким образом, совершенно избавился от фурункулеза. Так, в первый раз бабушка спасла меня.
Немцы вошли в село 7 ноября, тогда мне исполнилось 13 лет, младшей сестре 8 лет, а матери 33 года. Они выбирали на постой более или менее обустроенные хаты с деревянными полами. А во многих хатах были естественно – земляные, в такой хате и я родился. Да, моя родная хата имела земляной пол. Сейчас в ней жили квартиранты, семья Батюниных, некогда раскулаченных. Так вот, в такие «земляные» избы немцы временно поселяли жильцов из хат с деревянными полами. У Тарасовых полы были деревянные. Поэтому в конце декабря нас выселили в другие избы. Я стал ночевать у своих двоюродных сестер и братьев, их было семеро. Спали на земляном полу, застланном толстым слоем соломы. И все мы тогда дружно заразились чесоткой. Двоюродные как-то быстро избавились от нее, а у меня она (эта болезнь) затянулась, тело покрылось болезненными зудящими волдырями. И здесь уже не помогали листья «собачьего языка». К тому времени немцы уехали из села и мы все вернулись в тарасовскую хату. И тут опять выручила бабушка. По ее совету я начал прикладывать к волдырям жгут белой тряпки, смоченной в крутом кипятке. Через несколько дней волдыри засохли и отпали.
В этот год развелось бесчисленное количество мышей, разносящих всевозможные инфекционные болезни (тулеремию, тиф и др.). Кошки уже были бессильны против них. Какая-либо медицина вообще отсутствовала. И, пожалуй, мы были единственная семья в селе, на которую обрушились все тогдашние инфекционные заболевания, которые терзали нас с января по май 1942 года.
Сначала переболел тулеремией дед Герасим Яковлевич ( в обиходе дед Яклич). Затем сыпным тифом последовательно переболели бабушка, Марфа Ивановна, старшая сестра Зина, младшая сестра Нина и я. И хорошо, что не одновременно , выздоравливающие ухаживали за болеющими. К тому же, наша семья находилась под постоянной угрозой ликвидации как семья коммуниста. На нас были доносы, мы были на учете у немцев. Но тогда им было не до нас: шла решающая битва под Москвой.
Последними в середине апреля заболели я, предположительно сыпным тифом, и мать, видимо, тяжелой формой брюшного тифа. Мать не выдержала всей тяжести выпавших на ее долю физических и душевных нагрузок и скончалась в начале мая 1942 года. Ей только что исполнилось всего 33,5 года. Хоронили ее без меня, я тогда еще болел. К середине мая мы все более или менее выздоровели и сумели посадить все огородные культуры, без чего дальнейшее существование было невозможным. И всех нас детей, меня и двух моих сестер, несомненно, спасли тогда бабушка и дедушка, Марфа Ивановна и Герасим Яковлевич Тарасовы.
Немцы очень боялись инфекционных, особенно тифозных заболеваний и уже не останавливались в хатах, жители которых их перенесли. Поэтому к Тарасовым периодически начали подселять семьи из других хат, занимаемых немецкими солдатами.
В марте 1943 года, во время игровой погони за двоюродной сестрой Анной (она была на 2 года моложе меня), я, сбегая с пригорка, поскользнулся на льду и с ходу, с размаху, грохнулся о него спиной. После этого у меня начала сильно кружиться голова, что-то булькало в груди при ходьбе. Но я все переносил на ногах и с каждым днем чувствовал себя все хуже. Тогда бабушка поставила меня на спину банки. В качестве их были использованы стаканы, кружки и даже небольшие молочные кубаны (кринки). Мне сразу стало легче. Иногда в груди возникали сильные боли, но тогда я отлеживался на горячей печи и никому о них не говорил. Постепенно все прошло. И только семь лет спустя, когда я учился в МЭИ, во время просмотра на рентгене моей грудной клетки по спайкам обнаружили, что у меня плеврит (надо полагать от удара). Это заболевание при отсутствии лечения могло привести к трагическим последствиям. И снова меня спасла бабушка, во – время поставив банки. О плеврите она, по-моему, тогда вообще не имела никакого понятия.
Немцы периодически мобилизовали наших молодых мужчин в свои тыловые части (в обозы, в обозники). И вот во время Курской битвы была объявлена очередная мобилизация. Еще раньше, в марте, в обозники забрали моего двоюродного брата Николая, ему тогда было 18 лет. Теперь же немцы требовали от всех три человека. В этот набор полицаи и староста села решили включить и меня, 14-летнего. Наверно, им показалось забавным, что я, сын коммуниста, буду воевать против своего отца. Для меня же, еще не имеющего надежного житейского опыта, это была верная гибель.
И снова бабушка, в который уже раз, спасает меня. Она относит полицаю, Федьке Гусеву, 100 куриных яиц, и вместо меня в обозники мобилизовали 18-летнего Ивана Тарасова, по прозвищу «мочалка». Все трое остались живы. Но были осуждены на 10-летний лесоповал в Сибири и после отбытия срока, благополучно вернулись к мирной жизни.
После поражения на Курской дуге, немцы под натиском наших войск начали отступать. Очередную линию обороны они создали в нашем селе вдоль крутых извилистых берегов речки Оптухи. Через двое суток боев они через старосту объявили, что наступает третий решающий день сражения и от села не останется «камня на камне». Они предлагали вывести жителей села в глубокий тыл на предоставленном ими автотранспорте.
Но в ночь на третий день жители села начали выходить из села в соседнюю деревню Давыдово. Выбравшись из щели в конце своего огорода, прихватив корову, направились и мы туда. Я нес на себе тяжелый мешок муки. Возле колодца, из выхода из села, остановился, чтобы напоить корову. Там стояли несколько автомашин с глухими черными кузовами, наверное, обещанные автотранспортом. Ко мне подошел немец в новеньком мундире и на чистом русском языке предупредил, чтобы мы ни в коем случае не садились в эти машины. Впоследствии выяснилось, что это были душегубки.
А когда мы уже вышли из села к Давыдово, наша вздорная корова Милка двинула ведущего ее деда Яклича в бок. Мы не могли дальше идти. С трудом мы вернулись в защитную щель, вырытую в конопле в конце нашего огорода. Привязали корову к тачке. Наступил рассвет и стало совсем светло. Я сбросил с себя мешок муки и мертвецки уснул. Проснулся от страшного грохота. Началась наша артподготовка и мы оказались в ее эпицентре. Опоздай мы хотя бы на несколько минут, возвратиться в защитную щель, нас разнесло бы в клочья.
Снаряды рвались вокруг нас целый день (с 6-ти утра до 10-ти вечера). Все мы жарко молили Всевышнего о спасении и ни один снаряд не попал в наше укрытие, иначе мы все бы погибли. Так в этот день Провидение трижды спасло нас: от душегубки; своевременно укрылись в защитной щели; ни один снаряд не попал в тонкий, по сути, ненадежный защитный слой, покрывающий наше укрытие.
Удивительно, что вздорная корова Милка смирненько лежала среди этого ада, очевидно понимая, что иначе ей несдобровать. Один осколок даже чиркнул ее по боку. А утром в селе уже были наши.
После освобождения от немецких оккупантов я в 1944 году окончил 6-ой класс, а в 1945 – 7-ой класс НСШ. Тогда же летом 1945 года я в течение июля подготовил и окончил экстерном 8-ой класс и с октября стал учиться в 9-ом классе Яковлевской средней школы нашего Свердловского района. Село Яковлево находилось в 7-ми км от 2-го Никольского и я жил там на квартире с двумя учениками 8-го класса, кажется, они были из деревни Козминское.
Наверное, я превысил свои возможности, перегрузил себя учебой и организм защитил себя от дальнейших нагрузок заболеванием. Во время одного из уроков математики, когда быстро хотел решить задачу по тригонометрии, я почувствовал сильнейшее напряжение в голове, сейчас бы сказали – произошел спазм головного мозга. Я не мог читать, так как при чтении головные боли резко усиливались.
Я прекратил учебу и вернулся в родное село. Все бабушкины методы лечения оказались бессильными. Я сильно потел, утром и вечером температура была нормальная, а в середине дня – субфебрильная: 37,2 град.С, аппетит был плохой. Так длилось до середины декабря, это меня сильно измотало и положение казалось безвыходным.
Но в декабре окончательно демобилизовался мой отец и стал работать в своей довоенной должности, директором Змиёвской МТС. В январе нового, 1946г. Он отвез меня в г.Орел и там, в больнице , по анализу крови установили, что у меня малярия, причем какая-то необычная, потому что меня не бросало то в жар, то в холод. После двухнедельного лечения акрихином у меня установилась нормальная температура, голова при чтении уже не болела и, в принципе, можно было продолжать учебу. Меня выписали из больницы и я, с отцом, возвратился в родное село.
В школу я тогда не вернулся, но дома самостоятельно изучал все предметы и вместе со всеми учениками в июне сдал все экзамены за 9-ый класс на «хорошо» и «отлично». Так, по сути дела, и 9-ый класс я окончил экстерном. И меня вместе со всеми перевели в 10-ый класс Яковлевской средней школы.
Тогда моим спасителем стал отец. Без него я не смог бы так быстро вылечиться от такой тяжелой болезни как малярия. Много лет спустя я узнал, что малярия сильно травмирует печень и что именно она заложила в ней очаги моих будущих хронических болезней печени. А пока я чувствовал какой-то дискомфорт в области печени, там было то тепло, то прохладно, слышалось какое-то потрескивание. Я на них не обращал внимания и забывал о них. Да и как я мог знать тогда, то это были сигналы о будущих заболеваниях печени.
А в 10-ом классе у нас первые полгода не учили математике, не было преподавателя. Я изучал ее сам, перерешал все задачи из математических задачников. В целом, я успешно сдал выпускные экзамены, получил «хорошо» за сочинение, остальные оценки были «отличные».
Тогда оформление и выдачу аттестатов зрелости сильно затянули, их выдали только в середине июля. До начала вступительных экзаменов в ВУЗы осталось всего лишь две недели. Поэтому я решил все необходимые документы для поступления в Московский энергетический институт отвезти сам.
В Москву и из нее поезда шли переполненными и билетов на них рядовым гражданам не давали. Приходилось ехать «зайцами» на входных ступеньках вагонов, вцепившись в поручни, благо тогда они не убирались, или на стыке вагонов, на так называемых «фартуках». Во всех случаях это было очень опасно, Ступеньки и поручни могли обрушиться, их долго не ремонтировали, руки могли не выдержать многочасового напряжения или человек мог задремать и сорваться с поезда. И такие случаи были не редки.
Но со мной все обошлось благополучно. На ступеньках вагонов я доставал заявление и другие документы в МЭИ, возвратился домой и приехал 31 июля на вступительные экзамены. Тогда в течение всего августа сдавали 8 экзаменов: литература устно и письменно (сочинение), математика трижды (две контрольных и устный экзамен), физика, химия и иностранный язык. Я их все сдал на «хорошо» и был принят на энергомашиностроительный факультет (энергомаш) Московского энергетического института – 1 сентября 1947г. Я оформил свое проживание в 10-ом корпусе (общежитие) студгородка в Лефортово и начал учебу на энергомаше МЭИ.
Сейчас трудно представить себе, как мы могли тогда выдерживать такие нагрузки в условиях полуголодного существования. Я уже не помню, как мы питались, была карточная система, нам, наверное, выдали на время экзаменов продуктовые карточки и талоны на обед. Но такова сила молодости, мы выдержали вступительные экзамены и учились в условиях карточной системы весь первый семестр (сентябрь-декабрь). С 1 января 1948г. Карточная система была отменена. И с поездками все образовалось. Теперь я мог покупать поездные билеты на полных законных основаниях в студенческих кассах.
Экзамены за первый семестр я сдал на «отлично». Поэтому во втором семестре получал повышенную стипендию (с вычетами около 430 тогдашних рублей). И в последнем семестре я был отличником. Поэтому, в период дипломного проектирования и защиты диплома (около 7 месяцев) получал повышенную стипендию на уровне 530 рублей (с учетом вычетов). В промежуточных семестрах (а у нас продолжительность учебы была 5 лет и 7 месяцев, а число семестров 10), стипендия была на 100 рублей меньше. Но это практически полностью обеспечивало мое студенческое существование без помощи из дома, да ее, фактически, и не было.
Дипломное проектирование я завершил на 2 месяца раньше срока и в феврале 1953г. На «отлично» защитил диплом на тему «Газовая турбина мощностью 15 МВТ с начальной температурой газа 850град. С». Защита показала, что я был хорошо подготовлен к работе инженера-конструктора паровых и газовых турбин.
Но при распределении меня по настоянию представителя Министерства энергетического и транспортного машиностроения направили работать инженером цеха (мастером цеха) на Харьковский турбинный завод. Изначально я знал и, на заводе убедился, какая это рутинная, изнурительная, малоквалифицированная, ремесленная работа. Для ее выполнения достаточно было 10-летнего и даже 7-ми летнего образования. Это меня угнетало, и впереди я не ожидал для себя ничего хорошего.
На учебу в МЭИ и защиту диплома было затрачено немало сил и здоровья, При этом у меня был нездоровый и однообразный режим питания. Я натощак уходил на занятия, при возвращении с них варил себе пачку пельменей и съедал ее вместе с юшкой. И все. Итак, изо дня в день. Я тогда не представлял себе, как это травмировало печень и весь желудочно-кишечный тракт (уже пережившие вышеописанные потрясения) и как это скажется на моей последующей жизни.
Дни выписки и ожидания дипломов совпали с днем похорон И.В. Сталина. Тогда к Колонному залу Дома Союзов, где стоял гроб вождя, для прощания с ним хлынули миллионные массы москвичей и людей, прибывших из других районов Союза. Негодяй Берия не сумел (или не захотел) организовать этот процесс. На подходе к Дому Союзов возникла грандиозная давка, в которой погибли сотни (а может и тысячи) людей. В самой гуще давки оказался и я. Предчувствуя неминуемую гибель, я с трудом, учитывая винтообразное (поступательно-вращательное) движение толпы, выбрался на свободу. Это было большим потрясением. И в очередной раз провидение (наверное, в этой роли опять выступал мой ангел-хранитель) в очередной раз спасло меня от, казалось бы, неминуемой гибели.
Диплом я получил 12 марта 1953г. В нем было записано: окончил МЭИ по специальности «Турбостроение», присвоена квалификация «инженера-механика».
В Харьков, на Турбинный завод я прибыл в начале мая 1953г. В отделе кадров встретил своего сокурсника, Синельщикова Дмитрия Сергеевича, и выпускника МВТУ, Ровного Юрия Васильевича. Мы потом стали жить вместе в одной комнате общежития завода, на долгие годы они стали моими хорошими друзьями и во многом помогли мне в моих грядущих бедах.
А пока вместе мы пытались добиться направления нас на работу в конструкторское бюро. Но нам отказали и направили в паротурбинный цех работать мастерами на участках сборки турбины ТВ-7, головной части турбозубчатого агрегата, силовой энергетической установки крейсеров Военно-Морского флота того времени. Проект был итальянским и получен из Италии согласно репарациям. По итальянской же, хорошо отлаженной технологии, турбозубчатые агрегаты выпускались заводом уже несколько лет.
Штат мастеров на сборке и до нас был укомплектован. На сменах мы были вторыми и даже третьими. Роль наша была унизительна. Слесаря требовали: «Мастер, электрокару!» или «Мастер, кран!» И надо было срочно доставлять их на сборку. Потом мы выяснили, что это слесаря прекрасно могут сделать и сами. В отличие от Ровного и Синельщикова, я не пришелся «ко двору». И я понял, что при первой же возможности от меня постараются избавиться.
Через два месяца зам. начальника цеха Шилин Н.В. перевел меня на зуборезный участок, где нарезали шестерни и колеса для редуктора трубозубчатого агрегата. Начальником там был Касьянов Олег Николаевич. Мастер ему был нужен, и он приветливо встретил меня. Мы с ним сработались и , в целом, у нас установились хорошие отношения. Но эта работа вообще была далека от работы конструктора турбомашин. Возникла какая-то угнетающая ситуация и чтобы выпутаться из нее, я решил поступить на заочное отделение механико-математического факультета (мехмата) Харьковского университета.
Я договорился с Касьяновым, что весь август месяц я буду работать на 2-ой смене. Утром я без подготовки шел сдавать вступительные экзамены, а в 16.00 заступал на смену. Я без труда сдал все экзамены и был зачислен на мехмат университета. Причем мне предлагали учиться на дневном отделении с выплатой стипендии. Я скрыл, что уже имею высшее образование и с благодарностью отказался. К сожалению, я не смог закончить мехмат, о чем сожалею дл сих пор.
Вне работы образ жизни у меня был студенческий. Как и в Москве, в МЭИ, я кушал только один раз в день, приходя со смены, или уходя на смену. Я тогда не представлял, до чего это меня доведет. Но стал ощущать, как периодически у меня ноет правое подреберье и иногда кружится голова.
А по стране развивалась нелепая, шумная хрущевская компания укрепления села городскими кадрами. Началось освоение целины и Москва, непрерывно требовала направлять туда людей, в том числе и с турбинного завода. Я чувствовал, что вот-вот доберутся и до меня. Так и произошло.
10 февраля 1955г. Мне приказали на следующий день к 10 утра явиться в кабинет начальника цеха. Я явился и увидел ожидающих меня (какая честь!) помощника директора по кадрам Мартынова, зам. Начальника цеха Шилина Н.В. и известных мне представителей заводских комитетов: партийного, комсомольского и профсоюзного. Шилин этаким проникновенно-дружелюбным голосом сказал мне: «Вот что, Дмитрий! Мы оказываем тебе великую честь и направляем работать главным инженером в один из целинных совхозов».
Я наотрез отказался, Тогда мне заявили, что посылают меня как члена комсомола и что как комсомолец я должен подчиниться комсомольской дисциплине. Я ответил, что уже выбыл из комсомола. Тогда меня стали посылать как члена профсоюза. Я отвечал что меня, в принципе, нельзя посылать: как молодой специалист я обязан отработать на заводе три года, а как специалиста зуборезчика, меня нельзя отрывать от производства согласно приказу Министра и т.д.
Мне приказали явиться в Обком партии и изложить свои доводы. А оттуда не выпускали, брали измором, пока человек не согласится ехать на целину или в другую сельскую местность. Мне это было хорошо известно. Поэтому я решительно отказался идти в Обком. А Касьянов попросил, чтобы я стал работать на 3-ей смене. Но через три дня меня с нее сняли, перевели на 10ую смену и снова потребовали явиться в Обком. Я опять отказался. Мне пригрозили уволить с завода, если я не поеду на целину. И такие случаи уже были.
Не знаю, чем бы это кончилось. Но тут сработала моя печень, я сильно пожелтел. Наш заводской врач Хазанова М.М. сказала, что у меня болезнь Боткина и направила в 22-ю городскую инфекционную больницу. Я обрадовался: наконец-то от меня отстанут, не ожидая, что я действительно серьезно болен; мою болезнь Боткина и серьезное заболевание желчного пузыря (холецистит) лечили свыше двух месяцев. На работу я вышел после майских праздников 1955г. О посылке на целину уже не было и речи.
И как в награду за все мои мытарства, в конце июня меня посылают на два месяца в Москву на курсы повышения квалификации зуборезчиков, организованные приказом Министра в Центральном научно-исследовательском институте тяжелого машиностроения (ЦНИИТМАШ). Там я хорошо отдохнул. Побывал в музее им. Пушкина на выставке картин Дрезденской галереи, в Кремле, куда только что открыли доступ, в Мавзолее Ленина и Сталина. Встретился со всеми сокурсниками-москвичами.
По возвращении в Харьков, меня сразу направили во главе группы рабочих на сентябрьские сельхоз работы в совхоз им. Карла Маркса, что в нескольких километрах от Харькова. Там, по сути дела, я отдыхал еще три недели.
А в начале ноября 1955г. Я был переведен на работу инженером-конструктором в Центральное опытно-конструкторское бюро (ЦОКБ) завода, в расчетный отдел. Наконец-то, после 2,5 лет безотрадной работы в цеху (я считаю это потерей времени) исполнилась моя мечта, работа, чему меня научили в МЭИ, проектировать мощные паровые и газовые турбины.
На работу я стал ходить, как на праздник. Здесь рабочий день начинался в 8 часов утра и кончался в 5 часов вечера (в 17.00), перерыв на обед с 12. до 13.00. В расчетном отделе сформировался исключительно квалифицированный и доброжелательный коллектив. Руководил им известный инженер Соболев С.П., моим непосредственным начальником, стала руководитель группы тепловых расчетов, Вайнштейн М.И. Из всех работников я особенно отличал Аркадьева Б.А за его эрудицию и высокий профессионализм. Он был выпускником Ленинградского политехнического института.
Здесь, в течение нескольких месяцев, я спроектировал и следовал проточные части (основные энерго образующие узлы) паровых турбин мощностью 25, 50,100 и 150 МВТ. Оказалось, что ничего я не забыл из заложенного в меня МЭИ, и справился со всеми видами научно-проектных задач, возникавших при создании проточных частей турбин. Руководство отдела, Сергей Петрович Соболев и Мария Ильинична Вайнштейн, были очень довольны моей работой. А заместитель главного конструктора, Эммануил Ефимович Фридман, на одном из общих заседаний ЦОКБ заявил: «Я не знаю более эрудированных инженеров, чем Аркадьев и Переверзев». Казалось бы, я достиг всего желаемого. Но тут жизнь преподносит мне новые неожиданные потрясения.
В один из воскресных дней в конце июня 1956г. Сотрудников ЦОКБ по указанию Обкома вывозят на сельхоз работы в один из ближайших колхозов. На месте выяснилось, что нас не ждали и в нас не нуждались. Срочно придумали работу: заскирдовать полусгнившую солому, разбросанную комбайном во время прошлогодней уборки. Помню, как я энергично и с удовольствием работал вилами. И, наверное, сильно потревожил и без того больную печень.
С трудом, пешком от завода, где нас высадили автобусы, я добрался до своего общежития. А там мне подвернулся бульон с большим куском говядины, сваренный Юрой Ровным. Я все это с аппетитом съел. Пришедшие откуда-то Ровный и Синельщиков заставили разделить (распить) с ними бутылку водки.
На следующий день мне было очень скверно, рвало, сильно разболелась печень. Несколько раз был на больничном. Не помогало. Направили опять в 22-ю инфекционную больницу, там ничего не обнаружили. В течении нескольких месяцев я неоднократно был на больничном. Печень то увеличивалась, то сокращалась. Я, то поправлялся, то сильно худел. Питался я, как и все здоровые люди, то есть кушал все. Наконец, в начале декабря меня положили в 29-ю больницу, ее завод построил для своих работников и она только что заработала.
Лечащим врачом у меня была Суханова Надежда Ивановна, чуткий, доброжелательный человек, а это свыше 90% врачебного исцеления. Лечили меня уколами компалонами (лекарством на основе вытяжки из печени обезьян). Оно очень плотное, тяжело рассасывалось. Поэтому уколы делали через день.
И здесь зав. терапевтическим отделением и Суханова, вынесли мне окончательный приговор. У вас хронический гепатохолецистит и это на всю жизнь. Жить с ним можно, но надо избегать обострений. А для этого надо основательно перестроить свою жизнь. Перейти на полное диетпитание (стол №5), кушать не реже трех раз в день, и чем чаще, тем лучше, полностью исключить спиртное. Один раз в год в течение месяца лечиться в больнице и после этого месяц провести на курорте. Из курортов Суханова наиболее рекомендовала Железноводск с его грязями, великолепной живописной природой и природными горячими славяновскими минеральными водами. В больнице меня подлечили и выписали из нее в конце декабря, накануне Нового, 1957 года. Таким образом, я проболел и лечился в течение всей второй половины 1956г.
В январе 1957г. Я купил курсовку в Обкоме профсоюзов на курорт Железноводск, где лечился с 1-го по 28-го февраля. Несмотря на пасмурную, дождливую февральскую погоду, лечение грязями, ваннами и природной горячей питьевой славяновской минеральной водой, было весьма эффективно. Я даже поправился на 2 кг.( с55 до 57). В Харьков я вернулся отдохнувшим и окрепшим, и сразу приступил к работе.
Мне поручили разработку и все тепловые расчеты перспективной предвключенной первой турбины СКР-100 мощностью 100 МВТ со сверхкритическими рекордными начальными параметрами пара 300 ата и 650град С. Такого в мировой практике тогдашнего энергетического паротурбостроения еще не было, да и нет и сейчас. Среди нескольких рассмотренных вариантов я предложил вариант с охлаждением головной части турбины, цилиндра сверхвысокого давления (ЦСВД), где температура пара срабатывалась с 650 до 550град.С. Самой экономичной и надежной здесь оказалась реактивная проточная часть, где охлаждение осуществлялось продувкой охлаждающей среды с температурой 525град.С через основные каналы хвостовиков рабочих и направляющих лопаток. Это позволяло выдержать температуру основных несущих элементов, барабанного ротора и внутреннего корпуса ЦСВД на уровне 540-545град.С и выполнить их из хорошо освоенных, надежно зарекомендовавших себя в эксплуатации сталей термитного класса. Ожидалось, что экономичность таких турбоустановок с рекордными начальными параметрами пара будет на 10-12% выше, чем у действующих тогда установок с начальными параметрами пара 90 ата и 500град.С.
Для полной конструктивной реализации наших предварительных разработок СКР-100 был создан конструкторский отдел во главе с опытным конструктором Саулом Осиповичем Островским. Работы шли быстрыми темпами. К концу июня чертежи ротора, корпусов и ЦСВД, в целом, были изготовлены. И, таким образом, первый, основополагающий этап проектированной турбины СКР-100, создание ее эскизного проекта, был завершен. Но предстояли еще длительные работы по созданию ее технического и рабочего проектов.
О результатах исследований прочностей надежности основных несущих деталей (ротора и корпусов) турбины СКР-100 решено было доложить на конференции по проблемам прочности энергоустановок, которую в октябре на территории Киево-Печерской лавры проводил Институт проблем прочности АН УССР, он имел там свои лаборатории. Доклад должен был сделать зам. Главного конструктора Фридман Э.Е. Для ответов на конкретные вопросы он взял с собой меня и Вилора Ингульцова, который проводил прочностные расчеты по СКР-100.
Нас поселили в одной из лучших гостиниц г. Киева, Московской гостинице, которая находилась в самом центре Киева, на Крещатике. Из ее окон вечером хорошо были видны освещаемые прожекторами купола древнего Софийского собора, построенного великим князем Ярославом Мудрым.
Но Фридман доклада не сделал, у него произошел внезапный сердечный приступ, и он до отъезда в Харьков отлеживался в своем номере под наблюдением своей жены – врача. А мы с Ингульцовым ходили на заседания конференции. Но ее доклады меня мало интересовали. Я тогда много ходил по улицам Киева, обошел всю Лавру, посетил Софийский собор и Андреевскую церковь (архитектора Растрелли), а от нее спускался по Андреевскому спуску (бывшему Боричеву) до сквера, где некогда располагалась церковь Богородицы Пирогощей, упоминаемой в конце «Слова о полку Игореве».
Тогда в Киеве была дождливая, холодная октябрьская погода. Я был одет в легкий плащ, ходил без головного убора в промокаемой обуви. И, наверное, хорошо простудился. А когда вернулся в Харьков, сразу же заболел гриппом. Его эпидемия тогда впервые охватила чуть ли не всю Украину и Европейскую часть России. Грипп через несколько дней прошел, а температура оставалась повышенной до 37,5град.С.
Я попросил нашего участкового врача направить меня в больницу, чтобы выяснить причину субфебрильной температуры, так как опасался осложнений после гриппа. Врач, молодая симпатичная женщина, не советовала ложиться, уверяла, что температура со временем нормализуется. Но я настоял.
И меня положили в диагностическое отделение хорошо известной мне 22-ой инфекционной больницы. А рядом находилось дизентерийное отделение, и один медперсонал обслуживал оба отделения. И вот мой, и без того, ослабленный организм заболел еще и дизентерией. И меня сразу же перевели дизентерийное отделение.
Я был в ужасе, закатил истерику. Потребовал, чтобы любыми способами дизентерию как можно быстрее вылечили и немедленно выписали из больницы. Врачи и сами были напуганы. Они применили новый тогда, сильно действующий препарат синтомицин. Он действительно через 10 дней избавил меня от дизентерии, и я немедленно выписался, хотя обычно таких больных выдерживали не менее месяца в больнице.
А меня еще два месяца профилактически лечили фталазолом, проверяя мазки. В конце - концов убедился, что от дизентерии я окончательно избавился. Но эту ситуацию, это потрясения до сих пор вспоминаю с содроганием.
Вначале 1958г. Началась интенсивная разработка технического проекта турбины СКР-100, в которой я, естественно, принимал активное участие и это требовало немалых затрат физической и душевной энергии. И здесь уже обозначился ее дефицит, обусловленный моими непрерывными болезнями.
А тут еще приехавший отец испортил мне настроение. Его, видите ли, обеспокоило, что сынок до сих пор не женат. Он заявил, что надо по быстрее жениться, иначе жизнь становится бесполезной. Я никогда не посвящал его в свои неприятности и он, фактически, не знал о состоянии моего здоровья. И как было жениться мне, живущему в общежитии, истощенному, с весом всего в 55кг при росте 172см, да и какая нормальная женщина пойдет за меня, разве что при большой любви, а таковой пока не было. Я опасался, что будущим моим детям по наследству могут перейти мои болезни и это обречет их на короткую мучительную жизнь. Формально жениться без любви, чтобы только обрести семейный очаг, я считал самоубийством. Всего этого я, разумеется, не изложил отцу и мы расстались без взаимопонимания.
Накопление отрицательных эмоций всегда приводило у меня к травмированию печени. А тут оно оказалось чрезмерным, в связи с вышеизложенным потрясением. И произошло резкое обострение моего хронического гепатохолецистита. В конце апреля печень сильно увеличилась, я с трудом ходил. Заводской врач, Хазанова М.М., выписала мне больничный на несколько дней, и первомайские праздники я провел лежа на койке в своем общежитии.
И тут у меня возникло (как будто данное свыше) решение лечиться сахаром. Я начал сосать кусочки сахара-рафинада из полукилограммовых пачек. Ежедневно я высасывал по пачке. Через три дня печень сократилась до нормы, и я почувствовал себя здоровым человеком. Мироновна удивилась такому быстрому излечению, а узнав причину, предупредила, что я могу заработать сахарный диабет, а это заболевание намного серьезнее хронического гепатохолецистита. Но экстренная надобность в усиленном приеме сахара уже отпала, и я некоторое время вообще обходился без него.
Тем временем, руководство ЦОКБ всерьез решило заняться моим лечением. Наш профсоюз договорился с Горздрав отделом, что я пройду курс лечения в известной клинической больнице №26, расположенной на ул. Рымарской возле Украинского драматического театра им.Шевченко. Я поступил туда 20 мая. Печень моя уже была успокоена сахаром. И, тем не менее, меня лечили ежедневными внутренними вливаниями глюкозы. Дважды зондировали желчный пузырь. Добились приемлемых показателей в анализах печеночных проб и в середине июня выписали из больницы.
Я немедленно пошел в Обком профсоюза с санаторно-курортной картой и, после длительного стояния в очереди (в том числе, ночью), купил курсовку на июль месяц для лечения на курорте Железноводска.
В июле 1958г. В Железноводске была исключительно хорошая погода. Целебный горный воздух был насыщен запахами густых лесных массивов, в которые был погружен город. Со смотровой площадки каскадной лестницы, хорошо просматривались живописные окрестности, где выделялись горы Машук и Бештау. Вдали стоял одинокий Эльбрус, а на самой кромке горизонта вырисовывался большой Кавказский хребет, в нем, своей высотой, выделялся Казбек, который почти всегда был закрыт густым облачным покровом. В Пушкинской галерее часто выступали известные артисты московских и ленинградских театров. Мои отдых и лечение тогда прошли хорошо и в конце июля я вернулся в Харьков.
В первый же день работы меня попросил к себе главный конструктор, член-корреспондент АН УССР, Шубенко-Шубин Л.А.. Леонид Александрович предложил мне поступить к нему в аспирантуру с отрывом от производства (В очную аспирантуру) при руководимом им отделе проблем тепловых машин, лаборатории гидравлических машин (ЛГМ) АН УССР. Отдел двойного подчинения, финансируется АН УССР, расположен на Турбинном заводе. Леонид Александрович руководит им как член-корреспондент АН УССР, с одной стороны, и как главный конструктор завода – с другой.
Я ответил, что боюсь подвести его, т.к. часто болею и могу не дотянуть до кандидатской степени. Он возразил, что все-таки надеется на меня, и надо оформить отпуск для сдачи в сентябре вступительных экзаменов. Отпуск я оформил, хотя сомнения терзали меня. О науке я знал мало и в нее не стремился. Но надо было решиться. И я решился существенно изменить свою жизнь и как-то выбраться их тупика, в который загоняли меня мои болезни.
Последующие события показали, что мы с шефом не подвели друг друга. И все сложилось наилучшим образом. Я до сих пор благодарен шефу за то, что он поверил в меня больше, чем я сам. Он привел меня в науку, по сути дела стал моим научным отцом, продлил мою жизнь на долгие годы, сделав ее содержательной. Я успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в аспирантуру с 1 ноября 1958г. Стипендию мне установили, равной моей инженерной ставе, т.е. 1000 тогдашних рублей. По моей просьбе Леонид Александрович добился, чтобы я продолжал жить в общежитии завода, и я прожил здесь еще 5 лет, вплоть до защиты кандидатской диссертации.
Итак, я начал работать в системе Академии наук Украины и работаю здесь уже свыше 55 лет. Я убедился, что у ученых ненормированный рабочий день, Они работают и по праздникам, и по выходным дням, днем и ночью и даже во сне. И работа у них только творческая. И здесь она тоже довольно часто протекает на пределе физических, интеллектуальных и духовно-нравственных возможностей, что, несомненно, во всех отношениях отрицательно влияет на здоровье. За большие достижения в науке приходится платить – именно здоровьем, платить во всех отношениях.
НО СОЦ. ОБЕСПЕЧЕНИЕ, СОЦ. УСЛУГИ ЗДЕСЬ БЫЛИ НА БОЛЕЕ ВЫСОКОМ УРОВНЕ, ЧЕМ НА ЗАВОДЕ. КАНДИДАТЫ ИМЕЛИ ОТПУСК СВЫШЕ МЕСЯЦА, ПРИЧЕМ ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ЛЕТОМ, ЛЬГОТНЫЕ ПУТЕВКИ В САНАТОРИИ И ДОМА ОТДЫХА, ЛУЧШЕ РЕШАЛСЯ КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС И ДР. ПОЭТОМУ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ЗДОРОВЬЯ И РАБОТОСПОСОБНОСТИ ЗДЕСЬ БЫЛО БОЛЬШЕ, ЧЕМ НА ТУРБИННОМ ЗАВОДЕ И В ДРУГИХ ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЯХ.
Так за время получения степени кандидата технических наук, я «занялся» новым заболеванием «хронический калькулез» (пиелонефрит), который, при обострении, вызывает мучительные режущие боли, называемые «почечными коликами. Это обострение я лечил на курорте Трускавец по льготной путевке.
На пределе возможностей была защищена и докторская диссертация. Моя докторская эпопея длилась 27 лет, с 1963 по 1990 годы, такое было сопротивление со стороны конструкторских организаций. Я приобрел новые заболевания: гипертонию, ишемическую болезнь сердца, гастрит, инсульт, катаракту, глаукому и аденому. Такой букет болезней можно получить и помимо борьбы за докторскую степень.
Я свыше 20 лет (1968-1988) был заместителем руководителя отдела оптимизации процессов и конструкции турбомашин нашего Института проблем машиностроения АН УССР, руководителем которого был академик Шубенко-Шубин Л.А. Все эти годы вся научно-организационная и административно-хозяйственная работа, лежала на мне. Я выдвигал и обосновывал темы НИР, писал введение и выводы в завершающих отчетах по темам.
Первая фундаментальная тема отдела «Разработки научных основ оптимального проектирования мощных паротурбинных установок» была сформулирована и обоснована мною в конце 1968г., я тогда ездил в Киев утверждать ее в Президиуме АН УССР. Она породила одно из основных научных направлений в деятельности нашего Института и международных конференций «Совершенствование турбоустановок методами математического и физического моделирования», которые проводятся каждые три года на Змиевской тепловой электростанции (ТЭС).
Но самой неприятной обязанностью была посылка людей на общеполезные работы – ОПР (колхозы, городские стройки и т.п.). Я не обладал всей полнотой власти. Повышение в должности и зарплата, исходили только от руководителя, ему же приписывались все подготовленные кандидаты наук. Поэтому мне приходилось действовать, в основном, методом убеждения и это сильно изматывало меня, заставляло действовать на грани срыва с «лезвия бритвы».
Должность зама была внештатная. Я получал зарплату как обычный старший научный сотрудник. И мною она понималась как глубокая благодарность Леониду Александровичу за то, что он сотворил из меня известного ученого в области энергетического и транспортного парогазотурбостроения. Его нет с нами уже более 20 лет (умер в 1994г.) Но я нередко, во сне, обсуждаю с ним наши текущие злободневные проблемы.
В начале 1960-ых годов на грани срыва, с «лезвия бритвы», оказалось само существование ЛГМ – небольшого института 2-ой категории в системе АН УССР. Директор Филиппов А.П., сумел добиться присвоения этой Лаборатории статуса «Харьковский филиал Института механики АН УССР». Но, по-прежнему, 2-ой категории. Ставки, зарплата по-прежнему оставались значительно ниже, чем в солидных академических институтах 1-ой категории. Поэтому перспективы она ни имела и ее могли, просто-напросто, прикрыть.
Леонид Александрович стал добиваться организации академического института 1-ой категории на базе Харьковского филиала Института механики АН УССР. Причем с согласия Президента АН УССР, Б.Е Патона. Шеф привлек к этой работе и меня. Он делал наброски-тезисы. Я наполнял их конкретным содержанием. Так, к концу 1968г., созданы две дополнительные записки по созданию и структуре Института проблем турбостроения и Института проблем энергомашиностроения. Но тогда Президиум АН УССР принял их только к сведению. Но почва была подготовлена.

В конце 1970г. В АН УССР было организовано Отделение физико-технических проблем энергетики. В него включили и наш филиал под названием Харьковский филиал Института технической теплофизики АН УССР. Директором его стал д.т.н., профессор А.Н. Подгорный, сын тогдашнего Председателя Президиума Верховного Совета СССР. И он быстро добился того, что филиал стал Институтом 1-ой категории, Институтом проблем машиностроения (ИПМаш) АН УССР, а структура его была построена согласно нашим пояснительным запискам. Таким образом, наш вклад, в первую очередь, вклад академика Шубенко-Шубина Л.А. в создание ИПМаш АН УССР, оказался весьма значительным. К сожалению, А.Н. Подгорный скончался в начале 1996г. В относительно молодом (63-летнем) возрасте и Институту было присвоено его имя. В этом Институте я имею счастье работать до сих пор в должности ведущего научного сотрудника.
Я перестал быть замом в 1988г., надо было, в конце концов, завершить докторскую диссертацию, ее я защитил 1 ноября 1990г. А в начале 1991г. по настоянию Президиума АН УССР, освободили от должности по возрасту (ему шел 84-ый год) и академика Шубенко-Шубина Л.А. Он скончался в конце июля 1994г., когда ему исполнилось ровно 87 лет.
А тогда, в 1991г., сложилась непредсказуемая обстановка с утверждением моей докторской защиты в ВАКе. Уже ожидалось, что Советский Союз вот-вот распадется. Помог мой хороший знакомый, зам директора ЦКТИ, Сафонов Л.П. К ним, в Ленинград, в командировку приехал председатель экспертной комиссии ВАКа по энергетике, академик АН СССР, Леонтьев А.И. и Сафонов попросил его ускорить мое утверждение. Наконец, 31 мая 1991г. ВАК окончательно присудил мне ученую степень доктора технических наук. Я узнал об этом только в конце июля и немедленно выехал в Москву за получением докторского диплома.
Приехал в Москву после 12 часов ночи, нигде не смог устроиться и провел ночь на Курском вокзале. С удивлением увидел, что там обитают еще ухоженные пожилые супружеские пары, не успевшие окончательно стать бомжами. Мне объяснили, что они попали в финансовую ловушку, взяли кредит в банке, не сумели вовремя его вернуть и лишились квартиры. Тогда этот грабеж только начинался.
Утром я отметил в ВТИ командировку и сразу поехал в ВАК. А там уже ощущалась напряженная обстановка, сложившаяся в Союзе. Какая-то из служительниц оголтело набросилась на меня, что де там творится у вас, на Украине. Вот мы разберемся с Чечней и наведем порядок и у вас. Не мог я тогда сказать этой дурехе, что это идиот Ельцин спровоцировал парад суверенитетов. Я получил диплом доктора наук и немедленно уехал в Харьков. А через три недели началась потрясающие события, вызванные деятельностью ГКЧП и уже никому, никакого дела не было бы до моего диплома. Так что, очень своевременно я приехал и уехал. Ну, как тут не поверить в своего ангела-хранителя!
По приезде в Харьков, я оформил на август отпуск и поехал отдыхать на нашу базу отдыха Мартовая на Печенежском водохранилище. Там и узнал о выступлении ГКЧП, которое заранее было обречено на провал, т.к. народ его не поддержал.
А в сентябре, несмотря ни на что, на базе дома отдыха Змиевской ТЭС «Белое озеро», состоялась наша традиционная международная конференция «Совершенствование турбоустановок методами математического и физического моделирования», где я руководил первой секцией.
Научно-исследовательские работы у нас были всегда актуальными и весьма напряженными: с турбостроительными заводами и электростанциями; бюджетная фундаментальная тематика; выпуск научных отчетов и публикация научных статей и монографий; подготовка научных кадров (кандидатов и докторов наук); периодическая работа в ВУЗах; работа на всевозможных стройках и в колхозах (совхозах); проведение и участие в научных и научно-производственных конференциях и т.д. и т.п.
Но и возможности для отдыха и восстановление сил были немалые, причем зачастую на весьма льготных условиях. Лично мне удалось отдыхать и лечиться в самых различных санаториях курортов Северного Кавказа, Закарпатья и Слободской Украины. Леонид Александрович, будучи ко всем своим регалиям еще и дважды был депутатом Верховного Совета СССР, неоднократно помогал мне доставать путевки в престижные санатории для лечения моих печеночных и почечных болезней. В частности, по его протекции я получил на июль 1968г. путевку в Карловы Вары (Чехословакия), в санаторий «Империал», недалеко от границы с ФРГ. Чехи тогда, по сути дела, открыли эту границу и, сытые, самодовольные западные немцы, сновали туда и сюда. Медперсонал лебезил перед ними, нередко игнорируя нас, русских. И мы не сомневались: надо вводить войска, чтобы сохранить достижение победы в Великой Отечественной войне народов Советского Союза.
Мне лично повезло, меня лечил (игнорируя моего непосредственного врача) главный врач санатория, он, почему-то, проникся ко мне симпатией. Карловы Вары ни в чем не уступали моему любимому Железноводску: ни по грязям, ни по водам, ни по исключительно благоприятным природным условиям. Главврач меня тщательно обследовал и, по моему мнению, назначил мне наиболее рациональный режим отдыха и лечения. Я тогда существенно подлечил свою печень. И снова мне повезло, снова перст Провидения. Я уехал оттуда буквально накануне ввода наших войск. Не представляю, какой был бы лечебный эффект от пребывания там в августе месяце, по сути дела, в условиях военной обстановки, при враждебном отношении медперсонала санатория.
Но все эти исключительно благотворные (благоприятные) возможности отдыха и лечения были при советской власти. Тогда образование, медицина и социальные услуги были на мировом уровне, причем бесплатные. И всего этого мы лишились с ликвидацией Советского Союза. И сейчас мне представляется, что в условиях «незалежной» Украины, мы только доживаем запасы физического и душевного здоровья, накопленные еще в Советском Союзе.
Теперь я хотел бы от собственной персоны перейти к освещению гибельных балансирований на «лезвии бритвы» объектов планетарного и космического масштабов.
Несомненно, это относится к гибели древней Римской империи, где безудержный разврат, обжорство, увлечение материальными благами не только у правящей верхушки, но и у всех граждан Рима (удовлетворение требований «хлеба и зрелищ»), сделали ее беззащитной перед нашествием варварских племен (готов, вестготов, народов Атиллы и др.).
Так же погибли во время первой мировой войны Германия, Российская, Австро-Венгерская и Турецкая империи, не рассчитавшие, вернее, не имевшие возможностей для ведения длительных войн на многих фронтах.
Так же погиб третий Германский рейх Гитлера, воевавший, по сути дела, против союза всех самых могущественных стран Земли во время второй мировой войны.
Так распался Советский Союз, необдуманно (неразумно) оккупировавший, в общем-то, дружественный Афганистан и вынужденный воевать со всем исламским миром, со странами НАТО и даже с Китаем, активно поддержавшими Афганистан. Это породило исламский терроризм, который терзает до сих пор Россию и азиатские республики бывшего Союза.
Солнечная система представляет собой хорошо, с ювелирной точностью, отлаженный за миллиарды лет механизм взаимодействия всех составляющих ее систем. Регулярные выбросы протуберанцев являются предохранительными клапанами, поддерживающими стабильное протекание термоядерной реакции внутри светила, на протяжении миллиардов лет.
К сожалению, в течение последних столетий, человечество вносит своей деятельностью резкие дисбалансы в работу Солнечной системы. Бездумное выкачивание энергоресурсов, приводит к опустошению земных недр, что нарушает сложившееся за миллиарды лет, равновесие планеты Земля и приводит к появлению страшных стихийных бедствий (землетрясения, извержение вулканов, тайфуны и др.), который сейчас мы наблюдаем. Может быть пробит защитный гравитационный пояс из тяжелых планет, защищающий Землю от гибельных столкновений с крупными астероидами и другими планетами.
Само Солнце в целях сохранения сложившейся слаженной работы системы, может выбросить такой внеплановый протуберанец, который снесет с Земли атмосферу и гидросферу и превратит ее в обугленную, опустошенную планету.
Средства массовой информации, в связи с этим, нередко поют отходную человечеству. Но будем оптимистами, будем надеяться, что вся информация, накопленная в процессе жизнедеятельности современного цикла человечества, будет использована Вселенной для дальнейшего прогрессивного развития всех составляющих объектов, в том числе и самого человека. Пусть нас согревают мысли, что все-таки, работаем на светлое будущее человечества, в котором и мы надеемся жить, если исходить из того, что наши души бессмертны.
Космологи (астрономы) предсказывают, что через 5 миллиардов лет Солнечная система перестанет существовать. Наполовину выгорит изначальная масса водорода и гелия, которые были топливом термоядерного синтеза. Солнце станет красным гигантом. В связи с большой потерей массы силам гравитации все труднее будет сдерживать внутреннее давление светил, возникающие при термоядерном синтезе и, в какой-то момент, возникающее при термоядерном синтезе, и приблизительно через 5 миллиардов лет оно взорвется. Это регистрируется как взрыв «сверхновой», хотя на самом деле, это конец активной жизни Звезды.
Раскаленная плазменная оболочка будет сорвана, от Солнца останется только белый карлик, нейтронная звезда с размерами Земли и с массой, равной половине изначальной массы Солнца. При этом все планеты погибнут, взрывом Солнца с них будет все снесено и они, наверное, развалятся на куски (астероиды, метеориты и т.п.).
Но к тому времени человечество станет настолько могущественным, что переселится на молодую Звездную систему. Итак, последовательно, меняя звездные космические корабли, оно будет продолжать свое плавание в Вечность по безграничным просторам Вселенной. Вот таким представляется будущее человечества в романах великих научных фантастов 20-го столетия. И вся наша история показывает, что в целом, их прогнозы сбываются.
Наверное, читатели поняли, что здесь я в предельно сжатой форме изложил некоторые свои воспоминания и размышления. А воспоминания и размышления – это своеобразное воскрешение навсегда ушедших. Но при этом ты и свою жизнь проживаешь заново.

29 марта 2015 года.